В одном далеком королевстве жил-был маг. Странный, молчаливый и угрюмый. Он месяца и сидел в своей башне, лишь иногда выходя в свет за новыми ингридиентами. порой башня взрывалась, порой рушилась, но так или иначе — отстраивалась вновь. Жители королевства мага боялись, но уважали. Тем более что по слухам маг был никем иным троюродным внучатым племянником короля. Какое никакое, а родство. И, разумеется, за родство ему многое прощалось. Пьяные дебоши, например, когда, перепив амброзии с феями, он заваливался в ближайшую таверну, разнося все и вся с воплями «За Тамриэль, единорогов и полеты!» После он некоторое время отсиживался в королевской тюрьме, чтобы потом вновь вернуться в родную башню да подпалить ее случайно драконьей серой. Стоит ли уточнять, что маг был тем еще… Раздолбаем? Что де он делал в башне? Эта тайна окутана мраком, но, думаю, ее можно приоткрыть. На самой вершине башни чародей поддерживал мир. Да-да, он следил за те самым безумным шариком, который все готов был сломаться из -за чужих козней. Поэтому в своей лаборатории маг регулярно подпитывал энергией безумный шарик, да изредка вылетал на поиски иных колдунов и ведьм, что нарушали равноденствия мира. Не тех, что мелко вредили — это миру даже полезно — но вот всяких завоевателей… Короче, за короткую — всего-то пара жалких тысячелетий — жизнь у мага накопилось изрядно артефактов.

Артефакты были самые разные. Начиная от всяких усиливающих амулетов — порой маг сам поражался, где их только находят эти колдунишки — до навороченных посохов, с запасов заклинаний, автоприцелом и стрелами на случай внезапного сбоя магии. Правда, ничего толкового они чародею быть не могли, продавать их — чтобы потом вернуть снова у очередного завоевателя? И неизвестно как он с артефактом работать будет — было бы глупо, вот и оставалось, в свободное время пить с феями, да рушить таверны.

В общем-то, в то утро маг, как обычно, открыл окно в своей башне, дабы распугать обнаглевшие за ночь тени, да проверить все ли тихо в королевстве, как вдруг, механический феникс закукарекал: кто-то внизу, в самом низу башни, спускаться куда нужно было буквально миллиардами ступеней – не стоит забывать про пятое измерение – кто-то отчаянно ломился в дверь. Маг вздохнул, поправил капюшон и присел, подперев щеку рукой. Ну а что? спускаться, а потом подниматься –удовольствие маленькое. Вдруг, находящемуся внизу надоест стучаться в пустоту и он просто уйдет? Но феникс надрывался, кукарекал и даже порывался летать…пришлось вздохнуть и идти вниз.

 Спустился он примерно через пятнадцать минут после того как  понял, что от гостей ему не избавиться. И это было еще быстро – слишком уж волновал мистерика искрящийся наверху феникс. Эх… как бы не взорвалось ничего… а вот и толстая дубовая дверь, испещренная нарисованными друг на друге рунами. Защита, сила, восстановление, тишина, тайна… тьма символов. И дверь эта открылась, повинуясь тихому шепоту мага…

На пороге стояла девчонка: рыжая, в широких шароварах, кепке набекрень, лихой улыбкой и носом усыпанным веснушками.  Глаза у нее были зеленые, цвета свежескошенной равы, в обрамлении рыжих, медного отблеска ресниц. Парочки зубов не было – дитя явно находилось в том возрасте, когда зубам свойственно выпадать. И да, он с благоговением смотрело на мага, а потом шмыгнуло носом и гнусаво прошепелявило:

— Пивееееет. Я Лола.

— Лола? – скрытые под капюшоном брови чуть дернулись. Маг явно не понимал, что от него требуется этому…этому… этому существу, что сейчас уже тянуло загребущие лапки к его мантии, стараясь полапать лунную ткань. Благо, маг успевал уворачиваться незаметно от грязных и пыльных лапок, с забившейся по ногтями грязью, а вот девчонка обиделась. Топнула ножкой, надула губы и…

— Не Лола, а Лола!

— Лола… Лола… — маг покряхтел, пытаясь понять почему сие создание вопит, топочет ножками и смотрит на него так, словно он только что съел мешок сладостей и не поделился… а потом. Потом до него дошло: — Лора, чтоб тебя!

И радостный блеск зеленых глаз стал ему ответом. Маг фыркнул. Ну, допустим, с именем разобрались. А что делаешь?

— Чего тебе нужно, дитя человеческое? – дитя человеческое даже опешила от такого обращения. тут же по струнке вытянулась и четко отрапортовала:

— Я к вам… в ученицы.

Гром грянул, небеса разверзлись, сломались плотины и вышли моря из берегов. Завопили люди, зарыдали младенцы… а нет. просто наш чародей малость ошалел от подобного. Моргнул даже пару раз –но лицо его все еще было скрыто под капюшоном и никто не смог увидеть эмоций на его лице.

— Невозможно, — тихо прошептал он отступая на шаг от дитя. Дитя, что стремилось разрушить привычный уклад жизни, тишину после полуночи… -  иди обратно, домой, дитя.  Прочь.

И прежде, чем успела рыжая ему ответить хоть слово, как скрылся он, громко хлопнув дверью, да взметнув немного пыли подолом мантии. Как ужаленный, поднимался он по лестнице, стараясь забыть это громкое создание, прогнать прочь от своего сердца образ одинокого дитя. Наверняка где-то рядом есть защитник девчонки, так что прочь, прочь… пока не разрушили привычный ему мир.

Вот только покой ему теперь мог разве что присниться: солнце клонилось уже к закату, когда до верхних окон башни, когда уставший чародей улегся в кресло, вытягивая вперед ноги, да позволяя себе откинуть голову, освобождаясь от капюшона, да являя на свет белесые пряди волос.

В этот момент в окно постучались: фиолетовые сгустки энергии в форме птиц и животных, стучали, царапали окно и с улыбкой исчезали прямо перед лицом, прилипшего к окну мага. последним плоским силуэтом на подоконник с той стороны прилетела та самая девочка –образ, созданный магическими искорками – потопталась она пару мгновений на окне, махнула приветливо рукой чародею да пропала. Сразу понял хранитель, чьи это проделки, чертыхнулся, понимая, что теперь мелкая чертовка интересует и даже немного интригует его, но делать ничего не захотел: покой ему казался дороже.

На следующий вечер ситуация повторилась: в воздухе вновь летали фиолетовые искры, сплетаясь в причудливые узоры и рассказывали колдуну немые сказки. Вот, линия сплелась в дракона, который атаковал башню с принцессой. Вот, дракон похитил девушку. Вот – прекрасный рыцарь…

И что удивительно – старый хранитель увлекался этими глупыми историями. Сам не заметил, как передвинул он старое кресло ближе к окну, как часами мог смотреть эти глупые, простые истории, ощущая, как теплеет в сердце. Почему? Разве могли наивные сказки заинтересовать того, кто ведал всеми тайнами мира? Как оказалось – могли. Впервые в жизни, ему показывали что-то, специально для него. Специально создавали и выдумывали… день за днем, ночь за ночью, пока, однажды, не пропали картинки. Произошло это в один из тех вечеров, когда хранитель по привычке уже стянул свой капюшон, позволяя пламени в камине осветить светлые волосы своими алыми отблесками. Сел он и задумался, ожидая новой сказки. Вот только не было прекрасных искорок. Ни в тот, ни в следующий вечер.

Сначала маг даже расстроился. Потом – опешил, и сказал себе, что не имеет права обращать внимание на отсутствие наслаждения, что разбивает его дух – словно и не он устраивает регулярные пьяные дебоши, да и вообще не мог б претендовать в кандидаты святой невинности. Тот еще шалун был хранитель… однако ж, сейчас он всячески старался игнорировать образовавшуюся после пропажи сказок пустоту в сердце. Словно кого-то важного он потерял в тот момент…

И однажды тоска сменилась волнением. Произошло это на пятый день после прекращения история – и когда он успел к ним так привыкнуть? -  именно тогда опешил колдун, вспомнил кто был причиной появления всех этих существ… вспомнил и вздрогнул: неужели, от девчонки уже пять дней не было ни слуху ни духу. И ему бы радоваться-избавился от надоеды, перестал пугаться его феникс… а все же, душа не на месте. Вот и накинул он капюшон, да вышел из башни, на ходу сплетая нить заклинания, создавая тонкий путь поиска и по нему выходя на рыжую егозу, что в ближайшей таверне обитала, за кров и пищу работой расплачивалась, а сейчас вот в горячке металась.

Почернели тонкие руки. Впали зеленые глаза и образовались под ними такие синяки, что страшно было даже глянуть. Тонкое, худое тельце лежало на соломе, что служило кроватью, снедаемое болезнью. И одного взгляда хватило магу, чтобы понять, что не просто лихорадка, а мор это. Проклятье, другим колдуном наложенное и силы из девчушки выпивающее… удивительно, что та жива еще осталась — знать, энергии немало, раз не иссушил ее до сих пор кто-то, не забрал к себе ее силы…

Разумеется, он забрал Лору себе. Уложил на кровать большую, пружинистую, и обряд совершил, впервые в жизни нарушая заповедь хранителя: не ради спасения мира, но по собственной воли совершил что-то, душу спасая и буквально вырывая ее из объятий смерти… а ведь еще бы день и…

А потом он месяц отпаивал девчонку снадобьями и травами. Месяц он перебирал рыжие пряди, когда малышка доверчиво, как котенок сворачивалась подле него клубком, кладя голову на колени мага… никогда раньше не испытывал тот  эмоций, что вызывал в нем этот ребенок.

А спустя месяц, Лора уже вполне могла встать с кровати – резервы ее сил восстанавливались просто поразительно – и тогда, скрепя сердце, но согласился хранитель взять ее в ученицы, пусть и не пожелал он себе признаться, что всей душой привязался он к девчонке и не сможет теперь жить один в пустой башне. А о том, что однажды она все ж уйдёт, маг постарался не думать – ну, мало ли, как все сложится?

Шло время. Наука маги давалась рыжей с поразительной легкостью: она с завидным упорством зубрила старинные тома, сходу понимала мертвые языки и каждый раз старалась порадовать своими знаниями и наставника. Тот радовался, привязывался и… вместе с тем, росло и его волнение о том, что однажды она уйти. А если и не уйдет, то умрет. И что тогда? Как давно н, маг, не привязывался к кому-то? Годами? Веками? Это ведь больно. Он знал, он помнил, как кричал от боли. Как отел расцарапать себе шею и грудь, чтобы вырвать сердце. Потому что больно. Больно видеть, как уходят те, кто тебе дороже всего. И кого не можешь спасти. Ведь смерть и есть спасение, а его бессмертие – это проклятье. Но он не смог и лишь шрам остался на бледной коже, незарастающей раной на его груди… поэтому колдун носил свое темное одеяние, ведь лучи солнца палили и жгли царапины, напоминая ему о грехе. Грехе, который он уже совершил – поддался своим желаниям.

Маг и сам не понял, когда он влюбился в девчонку. Сначала это была забота учителя над ученицей, потом – отеческие чувства, которые плавно переросли в симпатию. Лоре тогда исполнилось двадцать. Рыжая, яркая, светлая. Ее нередко называли Искоркой, любили в деревне, уважали и нередко отдавали больше, чем было нужно, когда та ходила за продуктами – что, разумеется, было выгодно все же вредному и жадному колдуну. Ну. Жадному в разумных переделах.

Девушка выросла прекрасной ведуньей: она любила и собирала травы, изучала животных, понимала язык птиц и даже, порой, когда маг особенно уставал от своей работы – а в последние годы ему все чаще приходилось отправляться усмирять какого-нибудь расшалившегося мага – то ей было даже позволено следить за балансом в хрупком мире… пока однажды…

Пока однажды он не слег. Рана на груди загноилась. Началась лихорадка, маг в исступлении метался по кровати, сжимая до побеления костяшек покрывало, крича и нередко срывая больные стоны с губ. ему было страшно. Он то просыпался, не выходя из бреда. Т вновь уходил туда, вглубь, отдаваясь во власть кошмаров и вспоминая кем он был… и как он стал магом. Как он жил в деревушке, как любил свою маму и братьев, как… как однажды его выбрали наследником и как он получил предыдущие силы хранителя. Было больно. Больно, страшно, кошмары утягивали его все глубже на дно и лишь легкие прикосновения ЕЕ ладоней возвращали мага в реальность.

— Тише, тише…пей, — она нежно прошептала эти слова на ухо мага, помогла ему понять голову и аккуратно влила в его рот снадобье из трав. Первый же глоток обжег горло. Жар сменился холодом. А перед глазами сначала промелькнула яркая вспышка, а потом, потом… все погрузилось во тьму. Второй глоток принес ощущение лёгкости. Третий – свободы. А потом…потом был кроткий, полный нежности поцелуй. И ее слезы. Они капали на бледные щеки мага, пока сам он растворялся…

-Прости, прости, прости, прости меня, Р… — она шептала это, дрожа всем телом, иступлено и горько, рыдая в голос, сотрясаясь всем телом. Тонкие плечи дрожали, а длинные пряди щекотали его лицо. пришло время рассказать правду. Правду, что он, наверное, все же знал. Вспомнил сейчас.

… когда-то давно у него была семья. Мать, отец, пара братьев.  Была у него и подруга: рыжеволосая девчушка, с ярко-зелеными глазами, наполненные наглостью и нахальством. Потом же к нему пришли маги и забрали обучаться к Хранителю а ее… ее они забрали как рычаг для управления будущим хранителем, дабы подчинить себе мир. Вот только культ был уничтожен, новый хранитель потерял память, а девчушка несколько столетий провела в хрустальном гроб, что качался на золоченных цепях. Но было предсказание, что когда миру нужно будет преобразиться – расколется гроб и выйдет та, кто принесет этому миру его спасение… и смерть. И она вышла. Она нашла способ вернуть его доверие, узнать тайну и… способ его спасти. Способ обрести свободу. Правда, способ жесткой и горький.

Снадобье то было не простым. Оно растворяло Хранителя, разрушая его на элементы. Освобождая бессмертную душу от тела… и он его выпил. Выпил, вспоминая т потерянное и забытое, то любимое и горькое. Умер он улыбаясь. На семь элементов раскололся колдун: огонь, вода, земля, воздух, кошмар и дух. Восьмым же элементов оказалось сама рыжая – металл. Окружили ее сферы-элементы, закружили в причудливом хороводе, выбирая ее в качестве нового хранителя. Вот только мимо – три шага, последние следы, ослепшие от затраты сил глаза… она взмахнула рукой, разрушая сферу мира, позволяя ему разрушиться. И запустила элементы. Пусть летят, несет разрушения и собирая себе подобных, пусть дух придет к духу и обретет покой, чтобы получить свободу, а она… она выпьет остатки снадобья, растворяя и отправляясь вслед за ним.  В вечность…

…новый мир ничем не отличался от старого: люди животные, силы. Он был хаотичен и беспорядочен, никто отныне ха ним не следил: сила сама существовала и наводила в нем порядок. И где-то далеко, в маленькой деревушке, играли двое детей: рыжеволосая бесовка-шалопай и седовласый, не по годам серьезный мальчишка.

— Эй Рик, Рик! Догоняй!